Сквозь тучи низкие видна
неполноценная Луна
и слева — звёздочка одна,
вообще красивая, скажи!?
Я б даже — разрешил там жизнь.
Чтоб — всё: народы, времена,
события и имена.
…Пускай бы там родится тот,
кто жизни замысел поймёт.
Как и все венцы вселенной,
чистой химией влекомый,
муравей ползёт в колонне
за таким же, незнакомым,
муравьём, исчадьем матки,
даже не подозревая,
что обыденная вечность
может кончиться мгновенно —
невдомёк живым такое…
Муравей, венец вселенной,
вверх по тополю, в колонне
муравьёв, таких же точно,
как и он, венцов вселенной,
в голове имея цели,
обстоятельно ползёт.
Он-то – точно что-то сдюжит,
потому что зная цели,
можно даже очень просто,
отключив воображенье,
вверх по тополю ползти
выполнять предназначенье.
Это всё — не мне уже. Меня
даже и слоновья где возня
так примерно, может, привлечёт,
как пять раз подряд упавший чёт
или чёрное…
Представить я могу —
что не пожелаешь и врагу,
что не пожелаешь и себе,
если ищешь лёгкости в судьбе…
Чашка валяется.
Книжка. Тетрадь.
Надо бы встать,
наклониться, поднять.
Надо бы пыль протереть.
Чтоб опять
ей — полетать
и всё там же лежать.
Надо бы много чего постирать.
Чтоб надевать, застилать,
протирать.
Многое — выбросить.
Что-то достать.
Съесть. Посмотреть. Почитать.
И — забыть.
Моль пролетела.
Красиво.
Убить? —
Сколько той моли отмерено жить!
Тоже — создание.
Только слегка
сделалось меньше теперь пиджака.
Кто его знает, а вдруг от тоски
лучшее средство — жевать пиджаки.
Так пожуёшь-пожуёшь и — глядишь,
тоже куда по делам полетишь,
сытый, крылатый,
разгонишься жить —
кто-то дотянется —
чтобы убить…
Не поймёт тебя.
Мама кликнула меня:
Глянь, стемнело среди дня.
Что за лето, что за год!
Ох и дождик, ну и льёт!
Мы смотрели дождь с балкона.
Ну вобще! Трындец! Законно!
Я практически нигде
не видал таких дождей.
Будто кто-то тыщу душей,
разозлясь, включил над сушей.
Может даже этот Он
подключил их миллион!
Утонув в воде по шины,
еле ползают машины.
И прохожий пешеход
не спеша уже идёт.
Видно, он подумал: Ай,
всё равно — хоть выжимай,
а когда ещё потом
погуляешь под дождём.
Вдруг — как треснет, трах-бабах!
Прямо словно меч в руках
у джедая засверкал.
И прохожий — ускакал.
А потом опять — бубух! —
аж захватывает дух.
Ну и дождик, ну и сила!
Мама всё мне объяснила.
Между нами говоря,
объясняла мама зря,
не пойму я никогда —
как вверху взялась вода!
Была там липа до небес.
И на неё я взглядом влез.
На ветке липовой лежал
и о судьбе соображал.
О том, о сём. Или совсем
побочных тех касался тем,
которых, сколько ни живёшь,
воображеньем не поймёшь —
так, как водой, обдашься тьмой…
Потом поехали домой.
Каждый радости себе
выбирает сам.
Осень, тихо (как в судьбе)
подбирается.
Но природа ей — Ура! —
подчиняется:
у деревьев гей-парад
начинается.
Кто во что уже горазд
одевается.
Вот такая вот пора
открывается.
Ничего не читаю.
Ничего не пишу.
Стороной облетаю
тишину или шум
тщетных, мелочных действий
суетливо живых
в доброте иль злодействе,
иль в коктейле из них.
Всем надежда укажет
путь. Ты тоже — туда!
Если Дарвина даже
не открыл никогда.
Снова всё будет — ново!
Вплоть до веры в судьбу.
«Достижения» — слово,
просто слово, из букв.
Поборись. Поиграйся.
Почитай. Попиши.
Старость, как ни старайся,
начинает с души.