Вчера.
В канун вечерних пор,
как раз, когда, попав в затор
из располневших серых гор,
краснея, солнце горячилось,
со мной такое приключилось:

Иду, душою чист и гол,
гляжу, навстречу — богомол
(ну тот, что новый дирижёр) —
как посрамлённый ухажёр,
слегка помятый,
с запахом мяты.
— Привет, — говорю — Жора,
что за картинки!
— Да… Ходил на поминки,
натрескался ликёра.
Ты ж должен помнить — из хора,
да и из оркестра моего,
была такая бабочка — вертихвостка,
которой делали кесарево?
Во пострадала жёстко!
А всего-то и сделала —
сидела-сидела, а
потом полетела на водоём,
взяла у жука заём
(по-моему —  опилок
для каких-то своих причин,
может даже — охмурять мужчин).
Так этот жук-осилок,
скажу откровенней — офелок,
поднаторев от сделок
подобного рода —
ей ловко вписал в договор,
не переменив вида
(Вор!
Исчадье урода!
Протухлая гнида!
Мёртвой мокрицы пук!),
какой-то пункт
(чик-пык по-скорому),
по которому
как липку её ободрал,
впоследствии — и сожрал,
крикам жертвы не потакая.

…А ничего была такая.