Вкусу странному в угоду,
недомыслию в ответ,
я искал себе — свободу,
заглянув на этот свет.

Всё — не то. Так, разговоры.
Ложь. Надеясь, что не лгу,
рисовать я стал — узоры,
где попало, как могу.

Я. Нормальный ненормальный,
утонувший там, где  брод .
А рисунок мой наскальный —
кто-то поздний разберёт.

Хорошо — не отвернётся.
Хорошо бы — пусть кивнёт.
И звезда моя — проснётся,
потеплеет, подмигнёт.

Блёстка в дебрях небосвода —
незнакомцу, дальним днём.
Вот и вся, считай свобода
перед… сном.

Мне видение дано:
на полу пылится дно.
Остаюсь. смотрю. Со дна
ты приходишь не  одна.

Улыбаешься. Вина
мало пьёшь. Дым.
Дым. И на
белом свете — ночь. в окно
крутят чёрное кино.

Зелен дым. В дыму — оно.
 Несмешное. Но — смешно.
На улыбках мне видна
боковая сторона.

Оставаясь в стороне,
вижу: ты,
и я .
На дне.

Стемнело. Медленно. Круги
политых холодом желаний —
как огоньки чужих селений
на бесконечном теле зги.

Сознанье, долгое, солги!
Иглой живых переживаний
татуируй на коже лени
знак совершенства.
И сожги.

С бедняги-осени долги
содравши, ветер на поляне
бросает вверх без сожалений,
ныряя в золото пурги.

Сознанье, мы же не враги!
Найди изъян в своём изъяне,
татуируй на коже лени
простое слово:
Помоги!

Что не понят я эпохой —
жаль, конечно.
Но и по…й.

Она — глупа.
Живёт. Питается.
Спит. А потом —
с себе подобными встречается,
молотит чушь,
и улыбается —
в помаде — ртом.

Берёт пирог руками босыми,
жуёт. Жуя,
глазами хлопая раскосыми,
изводит всех и вся вопросами
из бытия.

Она — красивая.
И молода.
Товарищ мой,
пока не вся байда домолота,
встал и, сказав:
молчанье — золото! —
пошёл домой.

Жара. Кафе. Названье -» Грипп «.
… Не знаю.
Хочется ту слип.
Спиной к рубахе я прилип
и вижу бредни:
каштаны — туловища рыб,
или грибов ( зелёным гриб
бывает, если схватит грип )…
Пью кофе — » Средний «.

» Газели » с надписью » Фиат »
смердят, пуская в воздух яд,
гудят, влачат электорат
в чаду калёном..
Разнообразя  » аромат «,
сосед мой, старый аксельрат,
потеет и воняет, гад,
одеколоном.

…И они поженились.
И прожили долгую, долгую жизнь вместе.
Нажили добра, детей, внуков.
И умерли в один день.
И встретились снова…
в аду.

Ещё не понятый, не понимающий,
Себя ничем опять не занимающий,
Я в существе своём, уже стареющем,
В пространствах вычурных лечу на бреющем.

Что ни покажется – отодвигается,
Не то стесняется, не то пугается,
Возможно, брезгует, а может, дразнится,
а мне давно уже – какая разница.

А мне одна нужда – держать дыхание,
до самой темени – до угасания
роскошной радуги в садах сознания.

Всё длится, длится, длится
не отличишь от сна:
похожие все лица
и те же имена.

Калейдоскоп нелепый
в трёх зеркалах кривых
событья кружит слепо
для зрителей слепых.

Всё дальше, дальше, дальше… —
затёрт за будней ряд
день, прожитый без фальши,
день, прожитый не зря.

Вчерашнее забыто.
Сегодня — ничего.
А завтра — тьмой укрыто
от взгляда твоего.

Всё будет!
Будет.
Будет?
Будильничек мечты
всё будит, будит, будит —
но не проснёшься ты.

Остаться не надейся.
И уходить не смей.
О стены тела бейся.
И телом тем старей.

Как жалко…
Как красиво
задумано, скажи?
…В калейдоскопе криво
мелькают миражи.

Всё тише, тише, тише,
всё тише кровь течёт.
Проверь — неужто дышишь,
неужто жив ещё!?

…Всё правильно.
Все живы.
Все жили на Земле.
Все разговоры лживы.
И эти — в том числе.