Хочу жить вечно. Пока получается…

Мужчина сильный,
но… неброский.
Поэт обильный,
но… не Бродский.

Последние часы надуманной свободы —

и отступленье в смерть, привычная игра,

и девять сроков лжи,

и медленные роды,

и — новое Ничто, зачатое с утра.

Играют свет и тень в обугленном пространстве.

Звук понижает тембр, не вырвавшись из стен.

А в уголках души — пыль сочиненных странствий,

и грязь былых дорог,

и настоящий тлен.

Всё осень на свету.

Всё осень после света.

Всё осень. Никому безвременно не цвесть.

Седей — а не найдешь приличного ответа:

зачем все это так,

зачем все это есть.

Играют в жизнь и смерть надуманные души

и чувства в микроскоп рассматривают, злясь,

что оптика слаба, что время тело сушит

и — равнодушно рвет желательную связь.

Играют ночь и день в подобие свободы.

Далекая звезда измучилась светить.

В болезненном свету рождаются уроды —

и тянут на себя пустое право жить.

— Земля людей, земля отцов,

  куда летишь ты, в безднах камень?

— Всё движется… к концу концов,

       уже – рывками.

Маленькая усталость

бабочкой чёрной впорхнула

в свет. И на лучике села.

И безмятежность – распалась…

Точно холодное дуло

тронуло тёплое тело.

И, расползаясь из точки –

чёрные ветки, листочки…