Сырое утро. Тусклы рельсы.
Деревья – веток жалкий жест.
Стоят они, как погорельцы,
насквозь раздетые уже.

Ноябрь.
Едва ползут вагоны.
темно расплющились поля,
дрожит от ветра и агоний
себя забывшая земля.

Всё это осени издержки,
растрата цвета и тепла —
она, оставшись без поддержки,
без солнца, выжить не смогла.

И, уличённая в банкротстве,
бежала, бросив свой престол
в обескураженном сиротстве —
любой судьбе на произвол.

Ноябрь…
И значит – сыро, зябко.
Я прижимаю лоб к стеклу:
там туча, серая как тряпка,
роняет дождь в листвы золу.

У тебя всё будет хорошо.
Если «хорошо» тебя устроит…
Жить в себе – всегда нелёгкий шок,
значит – привередничать не стоит.

Погадаю.
Просто.
По глазам.
По наитию, крадущемуся мимо.
По молчанью. Сердца.
Я и сам
перестал недавно быть любимым.

Остаётся – смерть пустых окон.
Медленное, зимнее, больное
остыванье – частность, но – закон,
как и притяжение земное.

Уходя, оставишь лишь ключи.
И немного прошлого. Немало?
Удивительно, но сердце – всё стучит,
хоть и навсегда уже устало.

У тебя – всё будет хорошо.
Проводы – касанье лёгким взглядом.
Ключ оставлен.
Время.
Я – пошёл
в Никуда своё,
здесь где-то рядом.

Ты – изваяние из тьмы.
Ты – извращение из льда.
Ты, женщина моей зимы,
в ней и замёрзнешь, навсегда.

И ты увидишь – я ушёл
непроходимо далеко.
И это будет хорошо —
так это будет нелегко.

Но – наслоятся времена.
И прорастёт травой мой путь.
Старушке-памяти – весна
сполна позволит отдохнуть.

…И я забуду о себе.
И я забуду про пургу.
И я забуду о судьбе
отставших где-то на кругу.

А если встречу – промолчу.
И если встречу – обгоню.
Лишь так я прошлое храню.
Я так живу.
Я так хочу.

27.01.91