Ветер тополем стучится
в мой ночной балкон.
Оглянусь — мне детство снится —
самый старый сон.
Старый-старый, самый-самый,
полноцветный свет.
Там — и бабушка, и мама,
папа, братик, дед.
Всё и все теперь — далече,
было — и сбылось.
Сны — единственные встречи,
как-то так пришлось.
Тополь тукнет — просыпаюсь.
Оглянусь — тепло.
Пусть недолго — улыбаюсь
в чёрное стекло.
Не без снисхождения наблюдая человеческие образцы, прорезюмирую: безволие — великая сила есть.
Всё длится, длится, длится
не отличишь от сна:
похожие все лица
и те же имена.
Калейдоскоп нелепый
в трёх зеркалах кривых
событья кружит слепо
для зрителей слепых.
Всё дальше, дальше, дальше… —
затёрт за будней ряд
день, прожитый без фальши,
день, прожитый не зря.
Вчерашнее забыто.
Сегодня — ничего.
А завтра — тьмой укрыто
от взгляда твоего.
Всё будет!
Будет.
Будет?
Будильничек мечты
всё будит, будит, будит —
но не проснёшься ты.
Остаться не надейся.
И уходить не смей.
О стены тела бейся.
И телом тем старей.
Как жалко…
Как красиво
задумано, скажи?
…В калейдоскопе криво
мелькают миражи.
Всё тише, тише, тише,
всё тише кровь течёт.
Проверь — неужто дышишь,
неужто жив ещё!?
…Всё правильно.
Все живы.
Все жили на Земле.
Все разговоры лживы.
И эти — в том числе.
Остановиться — чтоб успеть.
Не оглянуться — чтоб увидеть.
Простить — чтоб только не обидеть.
Любить, не смея ненавидеть.
Жить, забывая умереть.
Родиться — чтобы промолчать.
Зубрить — чтобы не зная помнить.
Чтоб выбросить — успеть заполнить.
Чтоб вытащить — тянуть за корни.
Чтобы найти — не замечать.
Молчать — чтоб поняли скорей.
Чтоб не убили — улыбаться.
Болеть — чтоб поздно просыпаться.
Чтоб знать себя — в других копаться.
Чтобы страдать — иметь друзей.
Всё больше становлюсь… собой.
Событья — в маленькие сжались.
И те мальчишки — разбежались
гурьбой.
Бывает с каждым. Да, не знал.
И что теперь? Учиться злиться?
…В окошке еле шевелится
весна.
Просвет зелёно-золотистый
с кусочком голубых небес.
С кровати виден парк тенистый,
что утром заново воскрес.
И ароматы… и движенье,
и шум, и блеск, и красота,
и белых бабочек круженье,
и тучки рваная черта.
Я и не знал, что нынче снова
там, за окном, весёлый пир.
Эй, солнце — слышишь? — будь здорово!
Ты напоило целый мир!
Помнишь: Витебский вокзал,
расставание с похмелья…
Ты не верила.
Я — знал.
Обручённые постелью
продолженья не нашли
обречённому веселью.
Я ступил, как на угли,
на вагонную подножку —
оторвавшись от земли.
И — поехал, понемножку.
Оглянулся — ты перрон
ковыряла босоножкой.
Так и помню всё — как сон,
за страдание любимый,
как судьбу: я был — влюблён,
пусть и глупо, странно, мимо.
Лестница в небо из стареньких крыш.
На каждой ступеньке столпились антенны,
символизируя собой восприятие, ожидание,
и ещё – что-то грустное,
напуганное неподвижностью.
Ветер – только немного слышно.
Мысль легко взбирается
по почерневшим кое-где ступеням
и упирается в небо цвета будущего.
А птица, пролетев наискосок,
ставит на картинке – многоточие.
* * *
Эскадрилия птиц полетела бомбить
мирный город.
Я сижу у окна, я не в силах допить
цвет кагора.
В прошлом – выжатый рай, отставной колорит
звуков тела.
Я сижу у окна,
тихо счастье болит –
заболело.
А лекарства – полно.
А лекарство – в окне,
за порогом,
там, где город и жизнь
растворились во мне
тёплым грогом.
Я торговал — Душой…
Я бросил на дорогу
художество сие.
И произвольно ждал:
коль суть твоя — товар,
и он не годен Богу —
за небольшую мзду
пусть Чёрт бы всё забрал.
Я знал, о чём просить
(быть может — слишком ясно),
лишь объявись купец,
умеющий платить!
Но — вновь! — всё обошлось.
Заранее — напрасна
последняя мечта,
последний смысл жить.
И я ушёл.
Сбежал.
Унёс лицо и ноги.
А то, что там лежит —
пускай.
Эй, не споткнись,
прохожий человек
о камень на дороге.
Как раньше (от греха) —
слегка посторонись.